Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что идея об особой силе внутреннего намерения и об оторванности внутреннего от внешнего не только не верна, но и вредна. Честно сказать, я тут вообще дихотомии не вижу. Вижу, скорее, нежелание понять, что отдельный от нас мир действительно существует, а в этом мире происходят вещи, которые мы не только не «притягиваем», но и в полном бреду даже придумать не можем. И вот с этим всем надо жить и как-то не поддаваться.
При этом какие-то спорные проявления личности назначены болезнью, а какие-то нет, а само понятие болезни отнимает у человека право на истинность его переживания.
В психоневрологических интернатах часто описывают поведение человека, как депрессию и агрессию, но если взять самого нормального человека на земле и отправить его в такое место, то вряд ли он будет смиренно сидеть в хорошем настроении, радостно есть больничную еду и пить таблетки. Это не депрессия и агрессия, это грусть и ярость. Но одно знание о том, что у человека есть какой-то диагноз, делает его страдание не совсем истинным в глазах окружающих.
И вот тот же процесс в постах об Ирине Славиной. Пишут, что у неё была депрессия, а это моментально снижает градус содеянного. А мы не знаем, что у неё было. Даже если бы и был диагноз, нет какой-то гарантии, что он не ошибочный.
И вот если совсем уж честно, я думаю, что если у такого огромного количества людей «депрессия», то можно уже смело говорить о болезни общества, а не отдельных личностей. Люди живут тяжело и грустно. А тут уж хоть в водопровод запускай антидепрессанты, пока в обществе не произойдут какие-то реальные перемены к лучшему, то толку не будет. И я не говорю, что депрессии не существует, я говорю о том, что из неё выходить некуда. И тут ещё хороший вопрос, вот если человек видит вокруг всю несправедливость, тяжесть и бессмысленность нашего реального положения, не пытаясь ничего реально изменить, и при этом счастлив — а вот он ли не приболел? Или, возможно, там какое-то моральное несоответствие? А мы ведь все живем в состоянии нравственной неопределенности. Нам же известен размер пенсий, состояние больниц, мы читаем новости, мы знаем о несправедливых судах. Для того, чтобы жить без непрерывного состояния ужаса мы ведь себе пристраиваем кто равнодушие, кто непрерывный поток иронии, а кто депрессию.
А кто-то так не может.